В советские времена Николай Сличенко собирал стадионы. Рассказывают, как в Воронеже сотни девушек выбежали прямо на поле и устремились к своему кумиру. Артист чудом успел скрыться в салоне машины. Тогда восторженные поклонницы подняли его белую «Волгу» и на руках донесли до ворот. После концерта в легендарной парижской «Олимпии» чопорные французы устроили ему получасовую овацию, а потом долго качали на руках и порывались нести к Триумфальной арке. И даже в Японии — единственной в мире стране, где не живут цыгане, — Сличенко стал национальным героем, господином «Оци церные». В преддверии юбилея корреспондент сайта «Радио Шансон» взял эксклюзивное интервью у «главного цыгана России». — Николай Алексеевич, по вашей биографии можно изучать историю государства… Вам[ /upload/albums-thumbs/02-Н.А.Сличенко в рабочем кабинете..jpg ]  исполняется 80, а в 2015 вся страна будет праздновать 70 лет со дня великой Победы. Знаю, что ваше детство пришлось на трагические годы войны. Как это повлияло на вашу дальнейшую судьбу? — Когда началась война, мне было 7 лет. Мы большой семьей жили в Харькове, у мамы нас четверо было. Мой отец был очень добрым, открытым человеком. Его лучшим другом был дядя Саша, еврей по национальности. Войдя в город, поначалу немцы особенно никого не трогали, но это оказалось затишьем перед бурей. Вскоре начались облавы, расстрелы… В первую очередь убивали, конечно, евреев. Папа не мог оставаться равнодушным и, пользуясь тем, что они с Сашей были немного похожи, решил спасти друга — передал ему свой паспорт. С новыми документами Саша сумел бежать, а вот за отцом через десять дней пришли. Неделями мама бегала по всему Харькову, пытаясь отыскать его следы и наконец, разузнала, где сидят задержанные. Только забрезжила надежда, как прошел слух, что все арестованных ждет казнь. Была зима, лютые крещенские морозы. Но огромная толпа людей много часов стояла и ждала своих близких. Помню, как с лязгом отворились железные ворота тюрьмы, и оттуда потянулась вереница грузовиков, где в кузовах вповалку, как дрова, лежали живые люди. А над ними стояли эсэсовцы со «шмайсерами» и следили, чтобы никто не шевелился. Народ как-то сразу понял, что чуда не будет, что всех увозят на расстрел. Женщины истошно закричали, в эту секунду один человек в грузовике стремительно поднялся и выбросил на дорогу шапку. Конвоир тут же обрушил ему на голову приклад, и он упал, а все устремились к лежащей на снегу шапке. Мы ее сразу узнали… (Тяжело вздыхает) Это была шапка моего папы. И все… Отца убили на моих глазах. Говорят, время лечит… А у меня эта рана в душе осталась на всю жизнь. Не было дня, чтобы я не вспомнил о папе. После его смерти в наш дом пришла нужда, бабушка умерла от голода. Но однажды случилось невероятное… За город шли отчаянные бои: Харьков дважды переходил из рук в руки. Когда фашисты в очередной раз отступили, к дому, где мы жили, подъехал огромный армейский грузовик с тремя мешками картофеля. Вы не представляете, какое бесценное сокровище это было по тем временам. Но главное — из кабины выпрыгнул дядя Саша в гимнастерке с погонами лейтенанта. Весть о смерти друга до него еще не дошла. Он улыбался, но когда из ворот вышла мама, он посмотрел ей в глаза, и все понял. Они потом долго стояли, обнявшись, и горько плакали. — Но высшие силы все-таки охраняли вашу семью. Расскажите о том, знаке, после которого вы поняли, что Бог не оставит вас. — Мы со знакомым мальчишкой искали деревяшки, щепки — дров-то давно не было. Вдруг смотрю, мой дружок из земли выковыривает дощечку правильной формы. Достал и уже топорик занес, чтобы разрубить, а меня в этот момент словно толкнуло что-то внутри: «Отдай ее мне» — прошу. Он ни в какую, ведь каждая деревяшка была на вес золота. Но я умолил его. Принес домой. Доска была вся в мазуте. Мама стала оттирать ее и вдруг закричала: «Сынок, это икона!» Поставила ее в угол, а через несколько дней она просветилась. Это была икона Знаменской Божьей Матери. Когда немцы снова оказались на подступах к Харькову, мама написала две записки: «уходить» и «оставаться». Свернула одинаковые бумажечки и положила под икону. А три дня спустя взяла первую попавшуюся и развернула: «Уходить». — И вы ушли? — Мы снарядили маленькую повозку и вместе с другими цыганскими семьями отправились прочь из города. Ночами немецкие самолеты совершали налеты и бомбили наш караван. Как услышим рев бомбардировщиков — в сугробы кидались, а мама сидела с иконой в руках и говорила нам: «Сидите! С нами Бог!» Дорога была невыносимая. Только встанем на постой в каком-нибудь селе, тут же стучат в окно: «Уходите, цыгане! Фрицы близко!»… И снова в путь… Что творилось. Не дай Бог никому такого пережить! — Но все-таки в разгаре войны вы оказались в колхозе, откуда годы спустя отправились покорять Москву… — Да, тогда мы все-таки вырвались, и весной 1943 года я стал трудиться в колхозе «Лоло Октябрь» под Воронежем. Это был не обычный, а цыганский колхоз. Именно там я сумел впервые понять и впитать культуру нашего народа. Как ни тяжело было, а вечерами все равно собирались у костра, пели, танцевали, рассказывали предания старинные, сказки… Я тоже старался от остальных не отставать. Научился играть на гитаре, танцевать. И чем старше становился, тем чаще слышал от односельчан: «Тебе, Никола, в Москву надо. Есть там театр „Ромэн“…». Долгое время это было лишь несбыточными грезами. Где я и где Москва? Но мечта жила в душе, и однажды, когда вновь заговорили об этом, я поинтересовался: «А как мне туда попасть? Как найти этот театр?» И что вы думаете? Один старый ром, затянувшись своей глиняной трубочкой, медленно всех взглядом обвел и говорит: «Ну что, ромалэ, подсобим Николке?». А времена были такие, что крестьяне живых денег практически не видели, зарплату им не платили, и вкалывали они за трудодни. И, представьте, эти люди скинулись по полмешка пшеницы от каждого двора, продали ее на базаре и на эти деньги купили мне билет. [ /upload/albums-thumbs/На сцене Николай Сличенко.jpg ] — Вы понимали, что это был билет в один конец? — Я понимал, что подвести своих земляков я не вправе. Тогда театр находился не на Ленинградском проспекте, а в Гнездниковском переулке, возле улицы Горького. Кстати, до революции в этом здании было знаменитое кабаре «Летучая мышь». Я прямо с вокзала рванул туда. Время 7 утра, а я уже стучусь: «Откройте, я в „Ромэн“ пришел поступать!» Сторож смотрит на меня: «Ты что, парень, с Луны свалился? К 11 приходи, все спят еще». На дворе зима, холод, я просто окоченел, наконец, вижу — идут. А у нас традиция: когда цыгане своего где-нибудь встречают, всегда спросят, кто, откуда, как жизнь. Нас же мало, а значит, почти у каждого найдутся родственники или знакомые. Разговорились и как-то сразу сдружились. Это были молодые ребята, гитаристы. И они взяли надо мной шефство, стали подсказывать, что и как на экзамене лучше сделать. В общем, когда пришел главный режиссер, я уже был почти готов. (Смеется) Гитаристы мне подыграли, и я выдал все, на что был способен. Закончил. Стою. А в зале тишина гробовая. Мне на мгновение показалось, я от этой тишины теряю сознание. И вдруг встает молодой артист (потом я узнал, что это был Сергей Шишков) и не говорит, а кричит: «Наконец-то пришла мне замена!» Тут все стали аплодировать. И меня приняли во вспомогательный состав. Уже через год начались первые серьезные роли. Позднее я окончил Высшие режиссерские курсы и сам начал ставить спектакли, а в 1977 году стал художественным руководителем театра. — В 60-70-е годы вы успевали, кажется, везде: снимались в кино, выступали на эстраде, объездили с гастролями весь мир… Правда, что вы были любимцем Брежнева? — Не знаю, был ли самым любимым певцом, но мое творчество Леониду Ильичу, действительно, нравилось. Случалось даже, что где-нибудь в Кишиневе отменяли мой сольник, на который были распроданы все билеты, только потому, что у генсека был очередной юбилей, и тогда я летел прямиком в Георгиевский зал, чтобы выступать перед зрителем номер один. — Вам довелось петь для Брежнева буквально за несколько месяцев до его ухода. Расскажите, пожалуйста, об этом. — В Кремле отмечали какой-то праздник, был большой сборный концерт. Я готовился к выходу, в гримерку неожиданно заходит министр культуры СССР Демичев и говорит: «Леонид Ильич просит исполнить есенинское „Письмо матери“…» А я к тому времени несколько лет уже не пел эту вещь и боялся, что подзабыл слова. Демичев меня выслушал и так мягко говорит: «Ну, Леониду Ильичу мы ведь не будем отказывать». …Когда отзвучал последний аккорд, Брежнев, будучи уже совсем больным человеком, неожиданно поднялся во весь рост и очень тепло поблагодарил меня, поднял руки вверх и со слезами закричал: «Спасибо!» [ /upload/albums-thumbs/foto10.jpg ] — Николай Алексеевич, как будете отмечать юбилей? — В театре. А главный подарок — чтобы все члены моей большой семьи (у Сличенко трое детей, семеро внуков, правнуки — Прим. ред.) и моего коллектива были здоровы и счастливы. В этом году, между прочим, она пополнилась — у меня родился правнук Роман. Я счастлив! Скажу откровенно, главная моя забота сейчас не юбилей, а новый спектакль. — Однажды мне довелось побывать у вас в гостях, и ваша супруга показала мне отдельную комнату, где пасется целый табун лошадей. Каких мастей там только нет! И деревянные, и стеклянные, и бронзовые… Ваша коллекция продолжает пополняться? — Да, я же — цыган, и лошади — мои родственники. Первую лошадку мне подарила мама моей жены. Это было пятьдесят с лишним лет назад. С тех пор они размножаются. (Смеется) — С юбилеем ясно, а есть ли у цыган традиции празднования Нового года? — Главная традиция — встретить Новый год с семьей и обязательно в отличном настроении, с верой, что год наступающий пройдет хорошо. Мы отмечаем, как и все в России, — с теми же тостами и пожеланиями здоровья, благополучия, удачи, добра… Но мы — православные и потому с особенным нетерпением ждем прихода главного праздника — Рождества. В этот день двери нашего дома распахнуты для друзей, близких и родных. — О вашей любви с женой, актрисой Тамиллой Суджаевной Агамировой, ходят легенды… Вы вместе какое-то невероятное количество лет и все равно решили повенчаться. В чем секрет семейного счастья? — Летом этого года мы отпраздновали изумрудную свадьбу — 55 лет вместе. И действительно, уже в зрелом возрасте обвенчались, потому что верим, что каждый из нас проживает две жизни — земную и небесную. Венчание — это возможность навсегда остаться вместе. Говорят, что с годами любовь проходит. Неправда! Настоящее чувство лишь крепнет. — Николай Алексеевич, от всей многомиллионной аудитории «Радио Шансон» поздравляю вас с юбилеем! Мы вас очень-очень любим. — Спасибо вам, друзья, за приятные слова и внимание. И с наступающим Новым годом всех здоровья, счастья, добра, света! Беседовал Максим Кравчинский Фото: slichenko.ru, из личного архива Николая Сличенко