Беседа Артемия Кивовича с корреспондентом превратилась в нечто среднее между интервью и культурологической лекцией. И хотя редакция "Радио Шансон" не во всем разделяет категоричность его суждений (на то он и музыкальный критик), мы публикем эту беседу полностью, без купюр. Впрочем, в главном мы с ним все же солидарны: шансон как жанр – это не только и не столько лагерная лирика. 

– Слово «шансон» французского происхождения, в буквальном переводе означает «песня». Шансон – классический жанр французской эстрады, который появился еще в конце XIX века. Он был очень популярен в предвоенные годы и получил глобальное признание в 50-60-е годы прошлого века благодаря нескольким абсолютно гениальным исполнителям, в первую очередь Эдит Пиаф и Жаку Брелю (кстати, они оба скончались в октябре: Брель – 9-го, Пиаф – 10-го). 

Почему русскую блатную песню стали называть шансоном на французский манер, я не знаю. В русском блатняке ничего французского категорически нет. Скорее всего, это придумал кто-то из исполнителей или их поклонников, исходя из вполне естественного желания каким-то образом облагородить данный жанр. Но каким словом ни называй... 

Я считаю, для французской авторской песни оскорбительно, когда шансоном называют русский блатняк. Собственно, на этом можно было бы поставить точку, если бы не тенденции последнего времени. 

– Вы имеете в виду, что тюремная тема в русском шансоне отходит на второй план? 

– Да, она уже не во главе угла. У меня есть книжка Poplex про современный поп-лексикон, и одну главку там я посвятил русскому шансону. С этой целью я послушал большое количество музыки этого жанра и пришел, надо сказать, в полный ужас – в первую очередь от качества композиций. Если говорить о лирике, то там есть авторы получше, есть авторы похуже, но в целом шансонная лирика, наверное, лучше, чем попсовая. Что же  касается музыки, это, конечно, тьма кромешная: более примитивного музыкального стиля, чем русский шансон, я не могу припомнить. 

Работа со звуком, аранжировки  – все нулевое и абсолютно одинаковое. Единственное, что мне понравилось, это некоторое количество смачных голосов: как правило, низкие, хриплые, булькающие мужские голоса. Я люблю таких певцов, как Леонард Коэн, Том Уэйтс или Ник Кейв, поэтому мне нравятся утробные голоса, и в русском шансоне я обнаружил несколько носителей таких голосов. Больше всего мне понравился покойный Анатолий Днепров, это было совсем хорошо. 

В последнее время шансон сильно расширил свои владения – появилось направление, которое я для себя окрестил «поп-шансоном». Его представляют, в первую очередь, Стас Михайлов, Елена Ваенга и Григорий Лепс. У этих артистов в помощниках наверняка есть профессиональные саунд-продюсеры, аранжировщики, и это прибавило их записям такого попсового лоска. С содержательной же точки зрения все осталось примерно на том же уровне. И все-таки музыка стала звучать «покультурнее», что сразу возымело действие на нашу публику. 

– Замечу, что телеканалы на первых порах этих звезд не раскручивали. 

– Для меня неудивительно то, что поп-шансон стал настолько популярен и востребован. Правда, причин популярности Стаса Михайлова я категорически не понимаю. Могу понять, почему популярна Ваенга: она артистка пассионарная. Могу понять, почему популярен Лепс: у него все-таки характерный голос, и в репертуаре есть несколько хороших песен - «Самый лучший день», например. А без телераскрутки обошлись потому, что наша выхолощенная, абсолютно плоская, бессмысленная, огламуренно-педерастичная попса реально достала большинство народа. 

Надоели одни и те же примелькавшиеся слащавые физиономии, нашим гражданам захотелось хоть чего-то немножко более натурального и жизненного. Можно говорить о рок-шансоне -  ведь и у рока, и у шансона имеются общие корни. И представители блатной песни, и наши рокеры чтят Владимира Высоцкого как своего человека. И те, и другие имеют на это право, потому что Высоцкий близок музыкально к шансону, а содержательно и энергетически он стопроцентный рокер. У нас есть несколько музыкантов, принадлежащих к рок-тусовке, которые вполне могут стать в один ряд с представителями шансона.   

– Сукачев, например? 

– Да, Гарик Сукачев и Александр Ф. Скляр. А в шансоне есть некоторое количество исполнителей, которые довольно близки к рок-музыке, например Трофим. Но это если смотреть на ситуацию объективно. Если вы отнесете Гарика или Скляра к шансону, они могут и в морду дать, для них это оскорбление. (Кстати, мнение Гарика по этому поводу читайте в рубрике «О жанре». – Прим. ред.) 

Не уверен также, что Трофим ощущает себя рокером. Но если иностранец послушает записи Сукачева, а потом Анатолия Полотно, то особой разницы не найдет. Я понимаю, что шансон стремится стать более престижным, выбраться из полууголовного гетто. В этом смысле он будет делать определенную ставку на талантливую молодежь. Если спросить Женю Любич или Петра Налича, относят ли они себя к русскому шансону, они, скорее всего, сделают большие глаза. Но, объективно говоря, к шансону – если не к русскому, то к французскому – эти исполнители имеют самое прямое отношение. Или немножко в другом жанре… Как зовут этого парня, который пел про комбайнеров?

– Игорь Растеряев. 

– Да, Растеряев. Это все молодые люди, которые происходят из культурных кругов, никак не пересекающихся с классическим русским шансоном. Уверен, что эстетически они придерживаются прямо противоположных принципов. Тем не менее, по каким-то интуитивным параметрам они могут быть близки любителям шансона. Музыка у них, скорее, акустическая, задушевная, интонации совсем не попсовые и не рокерские, они ближе к авторской песне, но энергичнее и напористее, чем авторская песня, которая у нас достаточно анемична. В этом смысле тоже можно говорить о каком-то хипстерском подразделении шансона. 

– Недавно на «Радио Шансон» зазвучала Севара – не этнические вещи, конечно, а эстрадные. 

– Я знаю Севару Назархан, и в данном случае не вижу вообще ничего общего с шансоном. Но чем дальше «Радио Шансон» в своем звучании отойдет от попсы и блатняка, тем, на мой взгляд, лучше. В этом смысле я был бы рад, если бы там Севара звучала, и какие-то народные исполнители, и какие-то рэперы, скажем, Вася Обломов. Это шансон или не шансон? 

– Песню «Еду в Магадан» некоторые считают тру-шансоном, а некоторые стебом. – Это в чистом виде стеб, но, с другой стороны, традиция рассказывать истории от первого лица абсолютно в духе русской блатной песни. То есть можно считать «Магадан» стопроцентным стилистическим попаданием. Если взять более современные песни Васи Обломова, в музыкальном отношении это лирический рэп, но по содержанию здесь идет прямая линия от Галича, Высоцкого и Юлия Кима, то есть от классической русской авторской песни 60-х годов, которая многими любителями шансона почитается как «свое, родное». 

– Если возвращаться в советские времена, то у любителей музыки на одной стороне кассеты мог быть записан Аркадий Северный, а на другой – Led Zeppelin. И то, и другое относилось к запрещенному искусству. Как повлияла сладость запретного плода на популяризацию жанра шансона? 

– Если брать 60-70-е годы, которые можно считать формирующими для всей нашей популярной культуры, то там параллельно, изредка соприкасаясь, существовали два пласта. С одной стороны, была блатная песня, главным светочем которой был Аркаша Северный, и записи его ходили в огромных количествах наряду с записями Петра Лещенко и всяческих эмигрантов. С другой стороны, была великая, без кавычек, авторская песня: Галич, Высоцкий, Окуджава, Ким, Визбор и т.д. Между этими двумя основными направлениями вилась еще одна ниточка, которую лучше всего представлял Михаил Звездинский, в то время тоже исключительно популярный подпольный бард. Он писал такую «белогвардейщину» типа «Поручика Голицына». В его репертуаре что-то было от блатной музыки, а что-то от благородных жанров типа романса. Все это, конечно, очень сильно повлияло на дальнейшее формирование нашей шансонной среды. Я бы сказал, что человеком, который сформулировал русский шансон в его нынешнем виде, стал Александр Розенбаум. 

Он взял отовсюду понемножку -  что-то от блатной песни, что-то от романсов, что-то от Звездинского, что-то от фолка, что-то от поющей поэзии типа Окуджавы и Высоцкого. – Как вы относитесь к группе «Ля-миноръ», которая перепевает песни из репертуара Аркадия Северного и Константина Беляева, и к совместной работе «Запрещенных барабанщиков» с Гариком Осиповым, выпустивших пластинку в той же эстетике? – Вообще эта эстетика, скорее, стебная, поэтому она очень привлекательна. Помимо Гарика Осипова можно вспомнить знаменитую московскую авангардную группу «ДК», которая тоже достаточно серьезно с этим жанром работала и делала, на мой взгляд, довольно интересные вещи. 

«Ля-миноръ» – скорее декоративная группа, возникшая из моды на музыку ска, на Тома Уэйтса. Она находится примерно в той же песочнице, что шнуровский «Ленинград» и Billy’s Band. «Ля-миноръ» исполняет преимущественно каверы, а меня это мало волнует. Мне все-таки намного интересней оригинальный репертуар, поэтому новые песни Шнурова или Билли Новика для меня любопытнее, чем трибьюты Аркаше Северному. 

– Высоцкому ставят памятники, а Северного почти забыли. Нет ли в этом несправедливости? 

– Скорее всего, нет. При всей своей симпатии к творчеству и биографии Аркадия Северного я, конечно, не могу поставить эти две фигуры вместе и сказать, что они хоть в чем-то равновелики. Высоцкий был великим поэтом и великим артистом, Аркадий Северный – очень талантливым исполнителем, и не более того. Так что народная память каждому из них отмерена вполне по справедливости. 

– Почему главным символом современного русского шансона стал Михаил Круг, а гимном – «Владимирский централ»? 

– В блатной культуре огромное значение имеют мифы и легенды  – будь то мифы о каких-то знаменитых преступниках вроде Соньки Золотой Ручки или о блатных исполнителях. Думаю, что с Михаилом Кругом произошла именно такая история. Он был очень плодовитым автором, не скажу, что особо талантливым. Почему именно он стал героем? В первую очередь потому, что нужен был какой-то герой этому нарождающемуся жанру, какой-то символический персонаж. 

По всей видимости, Александр Розенбаум не подошел на эту роль в силу происхождения, внешности, манер, близости к власти. Зато подошел Михаил Круг. А уж когда его убили, с ним произошло то же, что и со всеми погибшими героями поп-культуры от Джима Моррисона до Виктора Цоя и Курта Кобейна. 

Беседовал Алексей Мажаев 

От редакции: Иногда «Радио Шансон» ставят в вину песни с налетом «уголовного прошлого», популяризацию  лагерной романтики.  Но так могут считать только те, кто ни разу не слышал эфира радиостанции. Шансон – в том числе и мировой – явление настолько многогранное, что уместить его в жесткие рамки какого-то одного формата просто невозможно.   Во-первых, шансон – это в целом песни о жизни во всех ее проявлениях, и в любой культуре, в том числе и во французской,  были и есть шансонье, которые в своем творчестве освещали именно эту сторону жизни. Во-вторых, «Радио Шансон» уже давным-давно не ассоциируется с песнями уголовной тематики. Да, такие композиции звучат, но это далеко не мейнстрим.  Шансон в нашей стране   любим миллионами людей именно за свою душевность, сердечность, искренность и приверженность вечным ценностям. Фото: wikipedia.org / Okras, Dmitry Rozhkov