— Александр Николаевич обладал многими талантами. Он и поэт, и композитор, и артист, но, прежде всего, Вертинский певец-шансонье, верно? 

— Разумеется. Позже его стали называть бардом, но он все-таки не бард, а именно певец-шансонье. Так, во всяком случае, отец называл себя и сам. Как певец-шансонье отец формировался во Франции, где он прожил в общей сложности около десяти лет. Он там учился этому искусству. Впитывал как губка все, что касалось данного песенного жанра. Неудивительно, что именно во Франции отец создал самые лучшие свои произведения. 

Он много общался в эмигрантском кругу. Точнее сказать — в русском кругу за границей. Был знаком, например, с Сергеем Рахманиновым. Однажды в архиве у мамы я прочла любопытный пассаж о том, как обожали песни Вертинского дети Рахманинова. В один прекрасный день это вызвало интерес и у самого композитора, он стал ходить на концерты Вертинского, а спустя какое-то время, познакомился с отцом, и они стали общаться. 

— Именно во Франции Вертинский написал и одну из самых, возможно, своих известных песен «Танго «Магнолия». «В бананово-лимонном Сингапуре, в буре» — эти слова знакомы, кажется, всем. Почему она так популярна, на ваш взгляд? 

— Она такая красивая, звонкая, такая «секси», если хотите! (Улыбается) Но, знаете, я много ездила с гастролями по стране… 

— Исполняли песни отца? 

— Нет-нет, у меня нет ни голоса, ни слуха. Так вот во время многочисленных встреч с самыми разными людьми я убеждалась, насколько хорошо людям в нашей стране известно творчество отца

— Кстати, вы сами шансон любите? Я имею в виду не только песни своего отца. — Люблю, конечно. Эдит Пиаф, Шарль Азнавур, Сальваторе Адамо … 

Шансон ведь такой разный. Джо Дассен, Челентано… От Челентано вообще можно «тащиться». Такой проникновенный сиплый голос! 

— А современный русский шансон? 

— Мне нравятся Розенбаум, Шуфутинский, Трофимов. 

Нравятся у каждого из них разные вещи. Та же Алла Пугачева… Помню, как рыдали все мы под ее песню: «А ты такой холодный, как айсберг в океане». 

— Ее написала жена Михаила Танича...

— Я знаю, что автор Лидия Николаевна. Мы с ней знакомы. Я и песни Танича люблю. Одним словом, все под настроение. 

— Любопытно, репертуар Вертинского по возвращению в СССР поменялся? Или в Стране Советов он исполнял те же песни, что и в эмиграции? 

— Конечно, поменялся — вмешались цензоры. Из огромного репертуара отца, в Советском Союзе ему разрешили петь только 36 песен. В правительстве была какая-то баба, бывшая председатель колхоза или что-то в этом роде, фамилию ее сейчас не вспомню. Так вот она как-то пришла на прием к Сталину и сказала: «Я прослушала песни Вертинского, и заявляю: у него совершенно несоветский репертуар!». 

Сталин ответил: «Пусть он спокойно доживает свой век на родине». 

— В СССР его называли, как и во Франции, — шансонье? — Нет, это слово тогда не было известно в стране. Его называли просто - певец эстрады. 

— Как бы то ни было, своим творчеством Александр Николаевич поднял советскую эстраду на новый уровень. Он открыл для советской публики не только совершенно новый жанр — шансон, хотя тогда его так не называли, но и исполнял свои песни в манере, невиданной доселе в СССР. 

— Еще в Париже он понял, что из каждой композиции надо делать маленькую новеллу. Песня звучит каких-то три минуты, а проходит за это время целая судьба! Отец исполнял песни как на свои стихи, так и на стихи Ахматовой, Блока, Северянина, Тэффи. В СССР его обвиняли в том, что Вертинский, присваивает себе чужие стихи. Это была неправда. Он был интеллигентным человеком, и, конечно, не мог себе такого позволить. 

Просто в то время нельзя было сказать, допустим,  что звучит песня на слова Гумилева, который предатель Родины и расстрелян. Песни той же Ахматовой, например, ему то разрешали петь, то запрещали. Словом, все эти истории с обвинением в плагиате плетут какие-то малограмотные люди. Кстати, как-то отец поменял две строчки в стихотворении Ахматовой, которую он обожал, как великого поэта. Узнав это, Анна Андреевна не возразила. 

Интересно, как они познакомились друг с другом. Произошло это на даче у Пастернака. Отец подошел к Ахматовой и сказал: «Мы, находясь в эмиграции, так переживали за все то, что происходит в России». Она посмотрела на него и строго парировала: «А мы здесь переживали». Осадила его немного. Но это вообще был ее стиль. 

— Отец никогда не жалел, что возвратился в Россию?

 — Нет. Конечно, было трудно. Бывали даже периоды, когда его все дико раздражало. Но он никогда не жалел, что принял решение вернуться на родину. Ведь принято оно было не в одночасье. 

Отец обращался в различные советские представительства с просьбой разрешить ему вернуться с конца тридцатых готов. Папа задыхался в Шанхае. 

— Но ведь он мог уехать, куда угодно, в Нью-Йорк, в тот же Париж… 

— Ему было уже 52. Это была настоящая ностальгия – чрезвычайно сильное чувство. Ведь внутренняя трагедия у папы началась почти сразу, как только он уехал в 1920 году из России: а сможет ли возвратиться? Просился обратно долго, но все его просьбы оставались без ответа. Когда началась война, его желание вернуться на Родину еще больше усилилось, окрепло. Отец очень переживал, следил за всем, что происходит на фронтах. Солдаты для него были настоящими героями России. Он очень хотел сам хоть чем-то помочь своей стране. 

 — Со Сталиным Вертинский встречался? 

— Однажды на каком-то концерте в Кремле, куда его пригласили вместе с мамой. Но они не общались. Известно, что Сталину нравилась песня отца «В синем и далеком океане». С кем отец был знаком, так это с сыном Сталина, Василием. Он очень любил творчество Вертинского и буквально гонялся за ним, стараясь не пропустить ни одного выступления. Нравились песни отца и Георгию Жукову. 

На одном из концертов они познакомились. Папа, подойдя к маршалу, восторженно сказал ему: «Вы же выиграли войну!». На что Жуков ответил: «Александр Николаевич, войну выиграла партия!». 

— Когда вы поняли, кто ваш отец, насколько он велик? 

— После того, как его не стало, по мере того, как начинала взрослеть. Когда сама стала формироваться, как личность. Не без помощи, к слову, песен отца. Когда они вошли и вплоть и в кровь. 

— С сестрой Анастасией всегда отмечаете дни рождения Александра Николаевича? 

— Конечно. Не каждый раз, правда, собираемся непременно все вместе.  Но отмечаем обязательно. Настя идет к своим детям, я — к своим. 

— Марианна Александровна, знаете, я вдруг подумал, что Вертинский был таким человеком, который не затерялся бы и в наше время. 

— Никогда. Ведь он был гений. 

Беседовал Серго КУХИАНИДЗЕ Фото: kino-teatr.ru