Интервью. Эксклюзив Радио Шансон

Александр Розенбаум

13 апреля в студию «Радио Шансон» пожаловала настоящая легенда. Поэт, музыкант, композитор, автор-исполнитель, народный артист России Александр Розенбаум. Александр Яковлевич рассказал, почему любит число 13, понравился ли ему сериал «Мурка», что такое песенная поэзия и чем его манит Папуа – Новая Гвинея.

Александр Яковлевич, а почему 13 – ваше любимое число? Потому что родились в этот день?

Да, совершенно верно. Родился 13 сентября. И пытаюсь это число продвигать в своей жизни.

А какие ещё есть истории, связанные с числом 13?

У моего первого бультерьера Лаки, которого мне привезли из Германии – он был вторым в стране. У него на ухе стояло клеймо – 013. Я понял, что это всё сошлось.

Получается, что число 13 тоже к вам благосклонно?

Да, очень благосклонно. Я его до сих пор люблю. Все мои машины – тринадцатые. Номера вагонной полки – всегда тринадцатое место.

У вас и паспорт даже специальный?

Паспорт у меня специальный. Да, 00000... 13. Первый биометрический паспорт в стране.

Александр Яковлевич, 13 апреля у вашего приятеля Михаила Захаровича Шуфутинского день рождения. Вы поздравляли как-то его?

Мишенька, если ты вдруг меня видишь, с днём рождения. Я тебя ещё буду поздравлять по телефону, но хочу прилюдно тебя поздравить. Дай Бог тебе здоровья, успехов. Не болей – это самое главное. Ну, и новых песен хороших!

Александр Яковлевич, ваш батюшка Яков Шмарьевич – да будут долгими его года – вас воспитывал при помощи ремешка? Иногда такое случалось? Вы никогда на это не сетовали, во всяком случае во взрослом возрасте?

Всегда было справедливо, даже сейчас могу сказать.

А как вы считаете, если бы все-таки он в ущерб этой справедливой, этому справедливому наказанию с вами поговорил, мог бы он добиться такого же результата?

Такое количество нотаций, которое прочёл мой папаша, вряд ли кто выдержит. Поэтому он меня достаточно воспитывал словами, но когда слов не хватало – значит, привет от Великой Отечественной, потому что ремешок он с войны привёз. Так что вот этот ремешок я помню.

Наверное, пряжку больше всего?

Он пряжкой никогда меня не трогал. Пару-тройку раз хлопнет по заднице. И всё.

А как вы считаете, эта мера воздействия на детские умы – через попу – она нужна? У вас четыре внука. Бывали ли острые моменты в этом вот плане с вашей стороны?

Внуки старшие послушные, маленькие ещё ничего не понимают, по большому счёту, поэтому мне не приходилось как-то резко реагировать на их проступки, но ремешок... Знаете, дело ведь не в боли. Я уверен, что любящие папы – не алкоголики дебильные, а любящие отцы своих детей – они, если и шлепают, то очень ласково. Это позор же вечный – снять штаны. Главное в этом. Воспитательное действие — заставить мальчика снять штаны и лечь между колен. Это самое гнусное. А само прикосновение ремня – неприятно, но не более того. Улечься между колен гораздо сложнее...

Давайте поговорим про кино. Знаю, что Леонид Филатов был как бы вашим крёстным отцом в кинематографе. Как это было?

Когда мне предложили сняться в кино впервые, это сделал режиссёр Всеволод Плоткин. Я должен был играть Джафара – парня, героя Советского Союза и бандита. Время было такое. Я пришёл к Лёне и сказал: «Лёня, а как? Надо ли мне это? Не надо? Есть ли у меня своё дело? Лишь бы сняться – тоже не хочется». Он сказал, что я обязан. Ну, если он так сказал – а я ему верил в этом абсолютно слепо и неукоснительно – я пошёл сниматься. Вроде, хорошо получилось. До сих пор это кино показывают периодически. «Чтобы выжить» называется.

Вообще, каждое ваше участие в кинематографе запоминающееся. А в последнее время вам много было предложений?

Нет предложений. Ждём-с.

Всё-таки ждёте?

Конечно, нет. Я ж не драматический актёр, чтобы сидеть и ждать работы. У меня её хватает. Но поскольку я работоголик, я отдыхаю на съёмочной площадке в кино. Это тяжёлый труд, который мне нравится, но он для меня другой. Поэтому мне очень интересно. И я с удовольствием это делаю, но, естественно, что не в каждом сценарии, не с каждым режиссёром.

Какое у вас отношение к современному отечественному кинематографу?

Конечно, наш кинематограф сегодня... Не говорю, что он плохой. Не говорю, что он хороший. Он такой, какой он есть. Мне кажется, что он всё-таки проигрывает пока советскому кинематографу. Проигрывает по идеологической составляющей, по художественной составляющей. В чём он не проигрывает – так это в компьютерных съёмках, разработках, в технических возможностях. Я с удовольствием смотрю хорошие фильмы. И надеюсь, что наши режиссёры – талантливые люди. Я многих из них знаю и верю в то, что мы выйдем на правильный путь в кино. Уже выходим потихоньку.

А вот из крайнего, как вы меня сегодня поправили, отечественного – что бы порекомендовали?

Из таких шоковых фильмов, которые я смотрел, – это «Стиляги» прежде всего. Я был в восторге от этого фильма Тодоровского. Прекрасный фильм. «Белый тигр» Карена Шахназарова. Из самых последних... Что я смотрел? Сериалы. Много было интересного. Посмотрел «Мурку». Все смотрели, и я смотрел. Как-то мне она... Грустновато немного. Какая-то Мурка не та. И всё, что там было, не так.

А у вас есть такое: все смотрели, а я смотреть не буду! Все читали, а я не буду! В том смысле, насколько вы противоречивый человек?

Я всю жизнь противоречивый. Никогда не делаю выводов, если не смотрю сам. Если говорят, что смотреть не надо, то меня это совершенно не убеждает. Понимаете, если я сейчас собираюсь смотреть, например, сериал «Налёт», где Володя Машков играет, мне можно говорить всё, что угодно: хороший сериал или плохой, стоит его смотреть или не стоит... Я знаю, что Володя если будет играть, там будет всё очень неплохо. Он не соглашается на откровенную лабуду. И он прекрасный актёр. Я его очень люблю. Мы дружим давно. Я буду смотреть по-любому этот сериал, потому что там играет Машков. Если я увижу фильм Тодоровского, я буду смотреть этот фильм, кто бы что о нём ни говорил, потому что я очень ценю творчество Валеры, как и его отца. Нужно смотреть на актёрский состав, на режиссёра, на сценаристов. Если сценарий писал Эдик Володарский покойный – царство ему небесное – я всегда к этому фильму прислушивался, присматривался, потому что у него замечательные сценарии. Он очень интересный автор.

Александр Яковлевич, ваши песни тоже чрезвычайно кинематографичные: слушаешь – и сразу в голове рождается какой-то видеоряд. Почему так мало клипов на ваши песни?

Это больной вопрос для меня.

Это позиция?

Нет, это совсем не позиция. Это для меня, действительно, больной вопрос. Мне хочется как можно больше клипов, но то не хватало времени, то не было денег. Я очень занятый человек. А потом я не хочу современных клипов – я хочу кино. Хочу клиповое кино. Мне нравятся многие клипы, я понимаю, что искусство клипа — это уже сегодня, я не ретроград, который брюзжит: «А вот в наше время, а вот сегодня...» Нет. Сегодня уже клиповое искусство — это искусство большое, наработанное десятилетиями. Но оно мне не очень близко. Я хочу маленький трёх-четырёх-пятиминутный кинофильм.

Ну, пообщайтесь с Валерием Петровичем на эту тему.

Дай Бог, увидимся. Мы же все заняты и очень редко видимся.

Александр Яковлевич, вы как-то говорили, что чётко разделяете песенную поэзию от чистой поэзии. Что вы имели в виду?

Причём, я не говорю «тексты», говорю «стихи». У меня давно есть четыре строчки:

«Зарубите себе с детства, графоманы-лопухи, У поэтов нету текстов, у поэтов есть стихи».

Так вот, стихи песни – это отдельная история. Вот смотрите:

Не слышны в саду даже шорохи,
Всё здесь замерло до утра.
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные, или ленинградские или, там, норильские – какие угодно – вечера.

Человек, когда слышит эти стихи – это не Пастернак, не Мандельштам, не Ахматова, не Ольга Берггольц, не Хармс, не Бёрнс – это очень просто. «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера». Ну, что здесь такого, в этой строчке? Но она вкупе с музыкой, вкупе с голосом, вкупе с исполнением духовным, вкупе с аранжировкой – она настолько проникает людям в сердце, что нет аналогов большему проникновению. Она остаётся с человеком на всю жизнь, на поколения. Ну, кто не любит подмосковные вечера в хорошее время, в тёплую погоду, соловьиные пения и трели и т.д.? Сразу куча-куча образов: мама, папа, бабушки, дедушки, дети твои. Всё это объединяется только в одной строчке: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера».

Но сегодня столько музыки положено на стихи...

Нет. Музыки-то мало. У меня есть строчка в одном из чисто поэтических произведений.

«Музыкант – лишь тот, кто слышит слово.
Поэт – лишь тот, кто с музыкой в ладу».

Имею в виду, прежде всего, сочинителей песни. Вот смотрите: я беру стихотворение Лермонтова. «Мцыри», к примеру.

«Но в горло я успел воткнуть
И там два раза провернуть
Своё оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил...»

А теперь я спою и немножно использую интонации Высоцкого:

«Но в горло я успел воткнуть
И там два раза провернуть
Своё оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил...»

Вот что значит чувствовать стих музыки. Если ты берёшь не свою поэзию, ты должен понимать, где нужно заниматься симфонизмом, где нужно заниматься, если хотите, блатником, где нужно заниматься серьёзной мелодией, музыкальной строчкой, а где нужно заниматься обрывочной, рубленой строкой. Это надо знать, понимать. Это надо слушать. Это надо чувствовать. Для того, чтобы писать, нужно читать. Для того, чтобы писать, нужно слушать, нужно ходить в филармонию, на концерты классической музыки, романсовых исполнителей. У нас сегодня парень со двора взял – и бах! – уже пишет. Что?! Секундочку-секундочку, дружок! А как насчёт знаний каких-то, хотя бы минимальных? Как насчёт образования музыкально-литературного? Я не говорю о сольфеджийном – это не обязательно. Ну, музлитература хотя бы! Чтобы отличать Моцарта от Бетховена, а «Битлз» от «Темптейшенс». Почему написали самые гениальные песни либо друзья многолетние, как, допустим, Ким Рыжов и Саша Колкер у нас в Ленинграде, или Лебедев-Кумач и Дунаевский, или это супруги, как Александра Николаевна Пахмутова и Коля Добронравов? Потому что они дышат одним воздухом. Они грибы одни собирают на одной лужайке. Потому что они проникли друг в друга давным-давно уже. И они понимают, кто о чём хочет сказать. А у нас берут и делают вот так:

Та-да-да-та-да-да,
Та-да-да-да-да-да...

И всё на эту мелодию. Это же не песни. Это же просто, так сказать, штамп обычный. Я к чему? Это работа. Это серьёзная работа, которая требует образования и желания и, наверное, таланта. А чистая поэзия, она этого не требует. У неё другие законы. В чистой поэзии музыка заложена в стихотворении. В чистой поэзии ты можешь оперировать более сложными словами, которые к музыке имеют очень опосредованное отношение. В чистой поэзии не завязан темп с ритмом. Ты можешь делать паузы большие, чеховские, как мы говорим, МХАТовские. Ты можешь всё что угодно делать со словом, потому что ты ни с чем не связан: ни с голосом, ни с музыкой, ни с темпом, ни с барабанами, ни с бас-гитарой – ни с чем. Ты говоришь стихами с людьми. Это совсем другая история.

Александр Яковлевич, хочу спросить про ваш альбом «Метафизика». Он мне показался очень глубоким и даже злым. Ощущение некоторого фатума после прослушивания. За исключением пары песен: это «Стейнвей-Блюз» и «Мы уезжаем». Получается как выход, свет в конце тоннеля. «Мы уезжаем» – это выход в международном аэропорту.

Вы очень точно подметили. Всё так. У меня было не самое лучшее настроение, когда я писал этот диск. Я его долго писал. Мы его записывали не меньше полутора лет. Непростое было время, поэтому и песни такие, но я доволен этим диском. Я им очень доволен. К нему разное отношение, и это естественно, потому что многие люди думают: причём здесь рок-н-ролл, для чего? Альбом абсолютно рок-н-рольный. Роковый диск. Я просто соскучился по рок-музыке. Для меня это в высшей степени большая ностальгия, потому что сегодня то, что называют роком, к року имеет очень слабое отношение, за исключением некоторых групп, которые я очень люблю – «Агата Кристи», там «Наутилус», «Би-2». Это рок-н-рольные коллективы. А всё остальное – это попса в чистом виде. Поэтому я очень захотел опять потрогать рок-н-ролл. Мне кажется, что получилось. Но по настроению, действительно, не простой, не простой диск.

А то, что вы как доктор хорошо знаете и помните строение тела человека, помогает вам в написании песен?

Ну, конечно. Можно сравнить человека с сердцем, которое бьётся или с лёгкими, которые вбирают в себя кислород. Но, правда, отдают углекислый газ, который травит остальных. Ну, и так далее. Это, конечно, помогает. Не знание органов, наверное, а знание психологии человека, прежде всего, психики его, психосоматики.

Александр Яковлевич, когда вы работали в медицине, что вы про нас, про людей, узнали? То, чего мы, не занимающиеся этой профессией, не можем постичь?

Тогда и не надо вам этого постигать. Есть понятие деонтологии - всё, что можно рассказывать медработникам, совершенно не нужно знать широким массам населения. Я категорический противник программ здоровья. «Жить здорово» и т.д. и т.п. Хотя очень люблю Лену Малышеву, дружу с ней.

Но зато мы точно можем сказать, что вы очень любите людей. Как-то в глубинке состоялся у меня разговор с простым человеком, дядей Сашей, который очень любит творчество Александра Розенбаума. Я его спрашиваю: «А почему вам нравится Александр Розенбаум?» А он отвечает: «Потому что он любит человека».

Он прав, этот дядя Саша. Знаете, есть циничная, но очень правильная поговорка: «Чем больше узнаю людей, тем больше я люблю свою собаку». К людям можно относиться по-разному как к виду. А вот человека отдельно я, действительно, очень люблю, потому что это я, потому что это вы, потому что это мы. Отдельно взятого человека я всегда люблю и стараюсь ему всегда помочь, облегчить его жизнь как-то. Человек – очень сложное существо. С человеком нужно очень бережно обращаться, иногда – жёстко, в зависимости от того, что ему нужно в этот момент. Это как похлестать истероидную роженицу на родильном столе вовремя, привести её в тонус, чтобы она тужилась нормально. Понимаете?

Александр Яковлевич, а сложная публика у вас когда-нибудь была?

Конечно. Самая сложная публика – это творческие союзы. Союз композиторов, Союз писателей, они же все композиторы и писатели. Они самые сложные. Их очень трудно, но очень приятно побеждать. Я помню начало своего творческого пути, когда я пел «Гоп-стоп». Что там меня слушать? Гопник. Но как говорил один из моих учителей в музыке: «Не бывает плохой публики, бывают плохие артисты». Плохой публики не бывает. Сложная публика бывает. Плохой – нет. Когда говорят, публика - фуфло сегодня была, публика – дерьмо... Да ты – дерьмо, а не публика, потому что особенно сегодня что значит пойти на концерт семьёй? Это билеты, это пара костюмов для главы семейства и для детей. Сегодня пойти на концерт семьёй – это очень приличные деньги. И если люди тратят эти деньги для того, чтобы прийти и позырить на артиста, они его любят изначально. Он им нужен. И если они пришли к тебе, уже любя тебя, то заставить их уйти недовольными, это значит, что ты им плевал в физиономии в течение 1,5-2,5 часов, весь концерт. Если они ушли раздраженные, то либо ты пьян, либо ты просто их не любил. И это чувствовалось. Потому что они тебя видели на телевизоре всю жизнь, и вдруг они пришли на концерт впервые, любя тебя такого крутого в телевизоре. Они пришли, а ты кинул в плеер этот дисочек. Под фанеру пооткрывал рот полтора часа и ушёл. Они подумали: что же я его любила-то? Не бывает плохой публики, а сложная бывает. Например, публика курортов.

Объясните!

Конечно, коренные жители курортов — это правильные ребята. Они там живут. Они после работы идут на концерт. А курортники... Они же на отдыхе. Они думают: пойти сегодня в ресторан, или в океанариум, или, может, на концерт сходить? Кто там сегодня выступает? Ну, может, сходим, может, нет. Вот такие ребята... Потому что они на отдыхе. И они деньги тратят, как им сегодня бог на душу положит. Люди ждут концерта. Коренные жители городов – они готовятся, они его ждут. А курортник приехал, ему предлагается набор развлечений. Он расслаблен. В набор развлечений входят и артисты в том числе. Поэтому он не идёт к артисту, ожидая его полгода, а он два дня тому назад приехал в Сочи или в Майями, или в Нетанию в Израиле. Это одинаковая совершенно публика. Поверьте мне, что у нас в Сочи, что в Майями, что в Нетании или на южном берегу Франции. Они приехали два дня назад. Сегодня они думают: « Ну, пойду на концерт... Или не-не-не, давай сегодня в океанариум, а завтра... Нет, нас пригласили в ресторан на берегу». Вот такая публика, поэтому она действительно сложная. Её не просто брать.

Вопрос от слушательницы: «Часто ли вы прислушиваетесь к своему ангелу-хранителю. И от чего он уберёг вас в последнее время?»

Мы с ним пытаемся договариваться. Он мне всё время говорит: «Не кури, не кури». Я говорю: «Брат, я тебя понимаю, я тебя очень понимаю. Я знаю, что ты прав, но давай ты мне разреши ещё чуть-чуть, а дальше посмотрим». А дальше он говорит: «Не бухай». Я говорю: «Ну, ладно. Бухать не буду сегодня».

Я узнал, что вы некоторое время назад снимали квартиру по адресу: улица Серафимовича, 2. Знаменитом «Доме на набережной». До сих пор там живёте?

Нет, переехал. Но мне понравилась квартира. Меня всю жизнь интриговал этот дом. Вид на Кремль — это здорово. У меня, кстати, из окна спальни был вид на Храм Христа Спасителя, что гораздо мне больше радовало душу. Но главное – история этого дома. Она же славнейшая, с одной стороны, и леденящая душу кровь, с другой. Мне было очень интересно в этом доме пожить.

У него же энергия тяжелейшая.

Тяжёлая энергия. Я месяцев восемь не мог в нём спокойно засыпать.

Я вам даже больше скажу. Рядом с этим домом несколько столетий назад жил Малюта Скуратов. И он работёнку часто брал на дом.

Я думаю, что в этом доме многие брали работёнку на дом, за что потом сами пошли в жертвенном.

Александр Яковлевич, вы много повидали, испытали. Есть ли что-то, что вы сейчас хотели бы увидеть или испытать?

Да, у меня по творчеству есть пара мечт. Извините за русский язык. По творчеству есть пара больших таких мечт. А так, по жизни, не знаю... Женить внуков, съездить в Папуа – Новую Гвинею.

Почему именно туда?

Мне хочется. Я ещё не добрался, там реальные людоеды живут до сих пор, насколько я знаю, и масса интересных зверюшек.

Александр Яковлевич, а в чём всё-таки хочется разобраться ещё, хочется докопаться?

Вы знаете, сколько ни будешь желать докопаться до природного, до истин природы человеческой – не докопаешься. Мы шутки сейчас шутим, а обстановка-то очень тревожная. Кто бы вам сказал ещё 15 лет тому назад, не говоря о советском нашем прошлом, что с Украиной будет такая история. Я стараюсь от этого отвлекаться. И сейчас мы об этом стараемся не говорить. И правильно делаем. Там под конец рабочего дня людям совсем не хочется об этом думать. Но это же никуда не деть. И это меня мучает постоянно. Мир рвётся на каждом шагу. Неизвестно, где что грохнет. И вместо того, чтобы заняться всем миром борьбой с этим злом, мир меряется, кто кого круче. Все начальники всех стран, все выпендриваются, кто из них круче сварен. Вместо того, чтобы заняться действительно. То, что наше правительство и наш президент говорят – давайте займёмся все вместе этим делом. Это самое важное сегодня.

Давайте отвлечёмся. Александр Яковлевич, меня интересует ваша страсть морская. Как вы её удовлетворяете? Есть ли у вас в собственности плавсредства? Куда вы ходите?

Я в долевом участии на корабль класса «Варшавянка»... Не «Варшавянка», «Варшавянка» – это лодка... Не помню. «Ярославец». Такой речной пароходик. Мы впятером его владельцы. Назвали его «Братан» и ходим в акваторию Финского залива. Очень редко бывает, когда все вместе, чаще так, по очереди. Капитан всегда на страже. Он всегда готов взять на борт и выйти в район фортов Кронштадтских и т.д.

А ещё меня интересует ваш бизнес ресторанный.

Пивные. Не надо мне шить рестораны.

В прошлом году инспектировали, специально поехали проверить, как там что у Александра Яковлевича. Это ваша идея, что там всё немного так по-совковому?

Ну, не по-совковому, а по-советски. Давайте с уважением.

Хорошо. По-советски. И официантки даже немного могут хамануть...

Этого нельзя. Если это было, надо их ругать за это.

Ну, тогда не буду говорить, в каком именно, чтобы никого не обидеть. Тогда просто хотел узнать, у вас там даже Владимир Владимирович Путин присутствовал в одном из заведений.

Заходил.

И как ему этот колорит?

Ну, точно ему там не хаманули, это факт.

И напоследок... Александр Яковлевич, на седьмом десятке детям посоветуйте, что в жизни главное, а что всё-таки ерунда, не заслуживающая никакого внимания?

Вот я вам скажу. Для меня в этом национальная идея. Я настаиваю. Не больше и не меньше. Каждый человек должен жить, а не проживать. Т.е. своим проживанием, своим профессиональным делом приносить максимальную пользу окружающим. Жить надо, а не проживать свои рабочие часы. Жить надо на дорогах, которые ты строишь. Жить надо на сцене, если ты поёшь песни, а не проживать на ней свои звёздные часы. Жить надо в медицинских учреждениях, вылечивая больных. И жизнью, а не проживаемыми там сменными часами. И это в любой профессии. Если человек будет жить, т.е. отдавать себя людям, а не проживать эту жизнь, значит, всё будет хорошо и у него, и в стране.